Все началось с того, что Вася выложил сториз: «Пойдемте смотреть ноябрьскую Воттоваару». Отчего бы и не сходить, подумала я. За утренними туманами над стылой озерной водой. За жирными мазками пурпура и багрянца на зеленом полотне леса. За поздней забродившей брусникой. За последним дыханием осени и ароматом прелой листвы. За последним журавлиным клином.
Приключения начались, когда завербованная Васей дрим-тим (бес)полезных баб из меня, Кати и Алены собралась в плацкарте без Васи. Вася опоздал на поезд. Со всей едой и спальником для Кати. Поскольку у нас с Алёной оказалось по два спальника, разработали новый план: мы втроем три дня выживаем в Карелии с четырьмя спальниками, двумя дошираками и пакетиком сухофруктов. К счастью, исполнять его не пришлось: Вася догнал поезд и подсел в Приозерске.
Меня, удачно простывшую, быстро выключило на верхней полке. Спала плохо от духоты и отупляющей тяжести в отекшем носу.
В три часа ночи мы вышли на станции Гимольская, от которой до горы Воттоваары – двадцать два километра по отличной автомобильной дороге. На станции мы ненадолго потеряли Васю из виду, и он добыл ещё одну бабу. «Девочки, это Сима, Сима – это девочки, девочки, Сима пойдет с нами.» У Симы на Воттовааре уже стояли друзья, и она искала компанию, чтобы дойти до них.
Впятером мы выдвинулись в путь. А на автомобильную дорогу падал первый снег.
– Интерес к этим местам проснулся, когда здесь сняли фильм «Смерть-гора»
– А вам не кажется, что фильм «Смерть-гора» начинался также?
Ночной переход лёгкий первые пару часов. А потом биоритмы берут своё, засыпаешь на ходу, перед слипающимися глазами в свете фонарика рябят мошки-снежинки, как в свете фар мчащегося сквозь ночь авто. Только авто нет, холод гладит твои щеки, а лужи нужно обходить, хрустя заиндевевшей травой.
С рассветом увидели: зима здесь. Заметена дорога, выбелены деревья, только лужи блестят ещё чернотой, не затянулись коркой льда. Сдали Симу друзьям, сами расположились на завтрак. Вася предлагал желающим вздремнуть прямо на улице, мол, для комфортного сна достаточно подходящего спальника и коврика, платка же – лишь защита от дождя и ветра, которых сейчас все равно нет.
Еда нас немного взбодрила, и мы продолжили путь к горе. К слову «гора» в отношении чего-то, находящегося в Карелии, я относилась скептически. Так что, подъем меня весьма удивил. Еще и экстренно развивающаяся в полевых условиях простуда уже спустилась вниз, дополнительно затрудняя дыхание.
Багрянцем на склонах Воттоваары и не пахло. Иней блестел на каждой веточке, на каждой иголочке, будто застал деревца в движении и магической силой заставил замереть на месте. На вереске и брусничнике – пудра молодой зимы. Кое-где еще видны капельки-ягодки, да пробивается зелень мха. Природа всего несколько минут назад, но, уснула.
Добрались до небольшого озера и начали разбивать лагерь. Тут Вася увидел мою палатку. Я ведь ждала позднюю осень, помните? А в своей палатке поздней осенью я уверена. Спала я в ней и среди стылого тумана, и на подушке из прелых листьев. Поэтому взяла её уверенно.
– Это ж все равно, что на улице спать… – заметил Вася, глядя на сетку, из которой и состоит моя замечательная легкая палатка.
– Ну ты же сам говорил, что спальника и коврика достаточно, а дождя и ветра нет! – вступилась за палатку я.
Да и выбирать было не из чего, так что, мы, наконец, завалились спать.
Через пару часов из спальника Васи начали доносится звуки недовольства жизнью, еще через полчаса оттуда вылез сам недовольный жизнью Вася и отправился добывать дрова. Вскоре к нему присоединились и мы. Стемнело, развели костер, натянули гирлянду, поели, погостили в палатке у Кати с Аленой, да снова пошли спать. Я – мерзляк на опыте, так что, ночь, на самом деле, провела комфортно. Правда, утром проснулась в луже собственных соплей и с больным горлом.
Горлу помогли три чашки горячего кофе. Общее самочувствие было, в целом, сносным. Пошли гулять налегке, осматривали местные достопримечательности. В основном это – камни, над которыми потрудились то ли гиперборейцы, то ли сдвиговые напряжения.
Зима тут уже вступила в свои права. Кажется, будто сам воздух замерз до состояния мелких частиц, на которых теперь бликует солнце. Укутались снегом деревья, покрылись снежным мхом камни. Стихия холода проснулась и уже стремится дальше, вниз, туда, откуда мы пришли, возможно, пойдет по опрометчиво оставленным нами следам. Найдет наши города, заметет их улицы, захватит в долгий плен, которому не будет видно конца. На вершине ноябрьской Воттоваары теряешь веру в лето.
Вернулись в лагерь, собрали рюкзаки и двинулись в обратный путь. Для разнообразия выбрали другую дорогу, длиной тридцать километров – до станции Суккозеро. «Это ведь всего две Хошиминки,» – бодро сказала себе я.
Долго спускались с самой Воттоваары, пересекли два болота. Спустившись, устроили обед, и за этот час как-то особенно похолодало. Снова вышли на автомобильную дорогу, на этот раз еще и холмистую, и пошли.
Еще вчера зима была юная, только наступившая. На дороге до Суккозера она уже устоявшаяся, давным давно все выбелившая, превратившая в лёд. А падающий с неба снег – просто чтобы немного освежить марафет.
– У всех ведь разные цели походов. Вот ребят встретили, у них цель – пройти единичку. У кого-то цель – посетить места силы.
– А у нас нет цели! Только путь! Тридцать километров до Суккозера!
Это был один из самых сложных переходов в моей жизни. Я сохраню его в сердце для трудных времен. Когда ты в ночном лесу, посреди пустой дороги, пока идешь – тепло, но болят ноги, вот ты морщишься каждые десять минут, вот ты морщишься на каждом шаге, вот ты шипишь. Если долго отдыхать – мерзнешь. Противно, до колотья во всем теле. А идти всё больнее. Вот присели перекусить. Вася говорит, что осталось пятнадцать километров. «Это всего лишь Хошиминка. Всего лишь Хошимика. Хошиминка – ерунда» Где-то там, в конце дороги, есть станция. На станции есть зал ожидания, на станцию приходит поезд. «Вася, мы вообще дойдем?» – «У нас нет варианта не дойти». Обходя очередную лужу Вася проваливается по колено в болото. На привале ребята слышат треск веток где-то в лесу. Хочется идти быстрее и материться вслух. Вася говорит, что через девятьсот метров – первый домик поселка. «Мне кажется, мы уже прошли эти девятьсот метров!» – «Нет, только шестьсот пятьдесят». И вдруг за поворотом – свет. И первый фонарный столб.
Валимся на рюкзаки. Перед глазами – мошки-снежинки. До станции по поселку еще четыре километра. Но если существует поселок, то существует и станция? Идем по пустым улицам, даже собаки не лают. «Не знаю уж, как начинался фильм «Гора-убийца», но заканчивался от точно также!». Станция – за поселком. Когда мы снова вошли в полосу темного леса, кончились последние морально-волевые. «Знак, что железная дорога через сто пятьдесят метров!» – «Почему я вижу дорогу, но не вижу станцию?» – «Вон тот домик, осталось дойти до него. Осталось всего триста метров». И идешь. Потому что глупо не пройти триста метров, когда позади – тридцать километров.
Я сохраню этот день в сердце, чтобы всегда помнить: в конце дороги через ночной лес есть станция. Она есть, если у тебя болят ноги и никак не отогреваются пальцы, даже если ты в неё не веришь, она там. И у тебя нет варианта не дойти.
Мы вошли в зал ожидания и повалились на скамейки. В пройдённое уже не верилось. Всё казалось не таким уж и сложным, и чего мы там не могли? Правда, пошевелиться мы не могли тоже. Лично я с удовольствием впала бы в анабиоз до прибытия поезда. А Вася, задававший темп оба дня, тащивший всю еду, аптечку, топор, тент и кухню, провалившийся в болото и раз двадцать падавший на скользкой дороге, взял горелки, кастрюли и воду и вышел на улицу. И через полчаса вернулся с кастрюлей каши. Потому что не поесть, оказывается, тоже было нельзя.
А потом прибыл поезд и увез нас из Карелии. Я думала, что просплю до самого Питера, но проснулась рано. А еще раньше просыпалась Алена и на длинной остановке бегала за хлебцами и сыром к завтраку. В Питере обнаружили, что зима спустилась с Воттоваары и пришла к нашим домам. Впереди темная дорога сквозь холода. Но теперь я точно знаю, что где-то на ней однажды будет последний поворот, за которым – станция.
